Места заключения
Архангельская о., Соловецкий лагерь особого назначения, 4 отделение 
Год начала 1929 
Месяц начала 11 
Год окончания 1930 
В конце ноября 1929г. епископ прибыл на Соловки.
В заключении он работал врачом в санитарной части 1-й роты 4-го отделения СЛОН.
Санитаром при нем стал священник о.Александр Кремышанский, благочинный
Серпуховского округа.
Из воспоминаний врача И.М.Андреева (Андреевского), также заключенного Соловков:
     "...С одним из этапов новых заключенных к нам прибыл новый врач.
     Комендант ввел его в камеру врачей и представил:
        "Вот вам новый врач, профессор, доктор медицины, Михаил Александрович
         Жижиленко"...
     Новоприбывший коллега был высокого роста, богатырского телосложения,
     с густой седой бородой, седыми усами и бровями, сурово нависшими над
     добрыми голубыми глазами.
     Еще за неделю до прибытия доктора Жижиленко, нам сообщили наши друзья из
     канцелярии санитарной части, что новоприбывший врач человек не простой,
     а заключенный с особым "секретным" на него пакетом, находящийся на особом
     положении, под особым надзором и, что, может быть, он даже не будет
     допущен к работе врача, а будет переведен в особую, 14-ю роту т.н.
     "запретников", которым запрещается работать по своей специальности, и
     которые весь срок заключения должны провести на т.н. "общих" тяжелых
     физических работах. Причиной такого "особого" положения доктора Жижиленко
     было то, что он, будучи главным врачом Таганской тюрьмы в Москве,
     одновременно был тайным епископом, нося монашеское имя епископа
     Серпуховского...
     Мы все трое врачей сказали новоприбывшему, что нам известно его прошлое,
     причина его ареста и заключения в Соловки, и подошли к нему под
     благословение. Лицо врача-епископа стало сосредоточенным, седые брови
     еще более насупились, и он медленно и торжественно благословил нас.
     Голубые же глаза его стали еще добрее, ласковее и засветились радостным
     светом.
     Целая неделя прошла... пока, наконец, положение нового врача не выяснилось.
     В роту "запретников" его не перевели. Начальник всего санитарного отдела
     Соловецких лагерей,... хотел доктора Жижиленко, как опытного врача,
     назначить начальником санитарной части 4-го отделения (т.е. на весь
     остров Соловки), но этому воспротивился начальник ИСО..., самого страшного
     отдела в лагерях, от которого целиком зависела судьба и жизнь всех
     заключенных. Должность главного врача центрального лазарета также была
     доктору Жижиленко запрещена. И вот опытный старый врач (ему, казалось,
     было под 60 лет, тогда как на самом деле ему было 44 года) был назначен
     заведующим одним из тифозных бараков и подчинен более младшим врачам,
     имевшим административную власть.
     Однако вскоре обнаружились исключительные дарования и опыт доктора
     Жижиленко, как лечащего врача, и его стали вызывать на консультации во
     всех сложных случаях. Даже большие начальники лагеря, крупные
     коммунисты-чекисты, стали обращаться к нему за медицинской помощью для
     себя и своих семей. Почти все врачи, как молодые, так и старые, стали
     учиться у нового коллеги, пользуясь его советами и изучая его истории
     болезней.
     С конца 1929г. в Соловках началась эпидемия сыпного тифа, быстро принявшая
     грандиозные размеры: из 18000 заключенных острова к концу января 1930г.
     было до 5000 больных. Смертность была чрезвычайно высокая, до 20–30 процентов,
     и только в его отделении не превышала 8–10 процентов.
     Каждого вновь поступающего больного врач-епископ исследовал очень
     подробно... и давал подробное заключение о состоянии всех органов.
     Его диагнозы всегда были точны и безошибочны...
     Лекарственные назначения большей частью были немногочисленны, но часто к
     основным медикаментам присоединялись какие-нибудь дополнительные, роль
     которых не всегда была ясна даже врачам...
     Тщательно обследовав поступившего больного и сделав ему назначения, он
     при последующих обходах, казалось, мало обращал на него внимания и
     задерживался у койки не больше минуты, щупая пульс и пристально смотря
     в глаза. Большинство больных было этим очень недовольно и жалоб на
     "небрежность" врача было много. Однажды он был даже вызван для объяснений
     к начальнику. В свое оправдание врач-епископ указал на статистику
     смертных исходов во вверенном ему отделении (чрезвычайно редких по
     сравнению со смертностью во всех других отделениях у всех других врачей) и на точность его диагностики.
     "Небрежно" обходя больных, он иногда вдруг останавливался перед какой-нибудь
     койкой и основательно, как при первом приеме, снова исследовал пациента,
     меняя назначения. Это всегда означало, что в состоянии больного наступало
     серьезное ухудшение, на которое сам больной еще не жаловался.
     Умирали больные всегда на его руках. Казалось, что момент наступления
     смерти был ему всегда точно известен. Даже ночью он приходил внезапно
     в свое отделение к умирающему за несколько минут до смерти.
     Каждому умершему он закрывал глаза, складывал на груди руки крестом и
     несколько минут стоял молча, не шевелясь. Очевидно, он молился.
     Меньше чем через год мы, все его коллеги, поняли, что он был не только
     замечательный врач, но и великий молитвенник.
     В личном общении врач-епископ, которого мы все, в своей камере врачей,
     называли "Владыкой", —  был очень сдержан, суховат, временами даже суров,
     замкнут, молчалив, чрезвычайно неразговорчив. О себе не любил сообщать
     ничего. Темы бесед всегда касались или больных или (в кругу очень близких
     ему духовно лиц) — положения Церкви.
В лагере вместе с епископами Виктором (Островидовым), Нектарием (Трезвинским) и
Иларионом (Бельским), а также с другими заключенными священнослужителями
совершал тайные богослужения в лесу.
Из воспоминаний И.М.Андреева (Андреевского):
    "Несмотря на чрезвычайные строгости режима Соловецкого лагеря, рискуя
    быть запытанными и расстрелянными, владыки Виктор, Иларион, Нектарий и
    Максим не только часто служили в тайных катакомбных богослужениях в
    лесах острова, но и совершили тайные хиротонии нескольких новых епископов.
    Совершалось это в строжайшей тайне даже от самых близких, чтобы в случае
    ареста и пыток они не могли выдать ГПУ воистину тайных епископов...
    Тайных катакомбных "храмов" у нас в Соловках было несколько, но самыми
    "любимыми" были два: "Кафедральный Собор" во имя Пресв. Троицы и храм
    во имя св.Николая Чудотворца.
    Первый представлял собою небольшую поляну среди густого леса в направлении
    на командировку "Саватьево". Куполом этого храма было небо. Стены
    представляли собою березовый лес...
    Храм же св. Николая находился в глухом лесу в направлении на командировку
    "Муксольма". Он представлял собою кущу, естественно созданную семью
    большими елями... Чаще всего тайные богослужения совершались именно здесь,
    в церкви св. Николая.
    В "Троицком же кафедральном Соборе" — богослужения совершались только летом,
    в большие праздники и, особенно торжественно, в день св. Пятидесятницы.
    Но иногда... совершались сугубо тайные богослужения и в других местах.
    Так, например, в Великий Четверток 1929г. служба с чтением 12-ти Евангелий
    была совершена в нашей камере врачей, в 10-й роте. К нам пришли, якобы по
    делу дезинфекции, вл. Виктор и о.Николай. Потом отслужили церковную службу,
    закрыв на задвижку и дверь.
    В Великую же Пятницу был прочитан по всем ротам приказ о том, что в течение
    3-х дней выход из рот после 8 часов вечера разрешается только в
    исключительных случаях, по особым письменным пропускам коменданта лагеря.
    В 7 часов вечера в пятницу, когда мы, врачи, только что вернулись в свои
    камеры после 12-ти часового рабочего дня, к нам пришел о.Николай и
    сообщил: плащаница, в ладонь величиной, написана художником Р.
    ...Богослужение — чин погребения — состоится и начнется через час.
    "Где?" — спросил вл. Максим. — "В большом ящике для сушки рыбы, который
    находится около леса вблизи от NN роты... Условный стук 3 и 2 раза.
    Приходить лучше по одному"... Через полчаса владыка Максим и я вышли
    из нашей роты и направились по указанному "адресу". Дважды у нас спросили
    патрули пропуска. Мы, врачи, их имели. Но как же другие: вл.Виктор,
    вл.Иларион, вл.Нектарий и о.Николай...
    Вот и опушка леса. Вот ящик, длиной сажени 4. Без окон. Дверь едва заметна.
    Светлые сумерки. Небо в темных тучах. Стучим 3 и потом 2 раза. Открывает
    о.Николай. Вл.Виктор и вл.Иларион уже здесь... Через несколько
    минут приходит и вл.Нектарий. Внутренность ящика превратилась в церковь.
    На полу, на стенах — еловые ветки. Теплятся несколько свечей.
    Маленькие бумажные иконки. Маленькая, в ладонь величиной, плащаница утопает
    в зелени веток. Молящихся человек десять. Позднее пришли еще четыре-пять,
    из них — два монаха. Началось богослужение. Шепотом. Казалось, что тел у
    нас не было, а были одни уши. Ничто не развлекало и не мешало молиться.
    Я не помню — как мы шли "домой", т. е. в свои роты. Господь покрыл.
    Светлая заутреня была назначена в нашей камере врачей.
    К 12-ти часам ночи, под разными срочными предлогами по медицинской части,
    без всяких письменных разрешений, собрались все, кто собирался придти,
    человек около пятнадцати.
    После заутрени и обедни — сели разговляться. На столе были куличи, пасха,
    крашеные яйца, закуски, вино (жидкие дрожжи с клюквенным экстрактом и
    сахаром).
    Около 3-х часов разошлись. Контрольные обходы нашей роты комендантом лагеря
    были до и после богослужения, в 11 часов вечера и в 4 часа утра...
    Застав нас, четырех врачей, во главе с вл.Максимом при последнем обходе
    не спящими, комендант сказал: "Что, врачи, не спите?" и тотчас добавил:
    "Ночь то какая... и спать не хочется". И ушел. "Господи Иисусе Христе,
    благодарим Тебя за чудо Твоей милости и силы" — проникновенно произнес
    вл.Максим, выражая наши общие чувства. Белая Соловецкая ночь была на
    исходе. Нежное розовое Соловецкое пасхальное утро играющим от радости
    солнцем встречало монастырь-концлагерь, превращая его в невидимый град
    Китеж и наполняя наши свободные души тихой нездешней радостью.
    Много лет прошло с тех пор, а благоухание об этом нежном пасхальном утре
    незабываемо живо, словно это было только вчера.
    И сердце верит, что между нами тогда был святой...
    Вл.Максим был особенно дружен с вл.Виктором, который представлял собою
    полную противоположность епископу-врачу...
    Оба владыки любили друг друга; неторопливо, никогда не раздражаясь и не
    споря, а как бы внимательно рассматривая с разных сторон одно сложное
    явление. Приходил вл.Виктор часто, и подолгу беседовал с вл. Максимом о
    судьбах Русской Православной Церкви. Будучи оптимистом, он постоянно
    старался "заразить" своей верой в светлое будущее России вл.Максима,
    но тот оставался пессимистом, или, как он сам себя определял словами
    Константина Леонтьева — "оптимистическим пессимистом". Приближается
    трагический конец мировой истории, а потому, по слову Господню, надо
    "восклонить головы" в ожидании непременного торжества Христовой правды...
    21 января/3 февраля 1930 г., в день преп. Максима Исповедника (день
    ангела вл. Максима), мы, врачи, вскладчину купили в нашей лагерной лавке
    огромную "архиерейскую" фарфоровую чайную чашку, чрезвычайно изящной
    работы и торжественно преподнесли ее в подарок дорогому владыке.
    Ел владыка мало, а чай пить любил. Подарок имел большой успех.
    Весь этот день мы снова провели, как и на Пасху, вместе в нашей камере,
    и вл.Виктор много рассказывал нам об интересных подробностях суда над
    преп.Максимом Исповедником.
        "Счастливы Вы, владыко, что носите имя такого великого небесного
         покровителя-исповедника в настоящее время" —
    проникновенно-радостно закончил свои рассказы вл.Виктор.
   5/18 июля 1930 г., в день преп. Сергия Радонежского, наши друзья из
   канцелярии сообщили мне, что я буду ночью арестован и отправлен со
   "специальным конвоем" в Ленинград, "по новому делу". Предупрежденный,
   я собрался, попрощался с друзьями и, не ложась спать, стал ожидать ареста.
   Заслышав в 2 часа ночи шум и шаги внизу (наша камера находилась на втором
   этаже), я поклонился до земли вл.Максиму (который тоже не спал) и попросил
   благословить меня и помолиться о том, чтобы Господь послал мне силы для
   перенесения грядущих скорбей, страданий, а может быть — пыток и смерти.
   Владыка встал с постели, вытянулся во весь свой богатырский рост (мне
   показалось, что он вырос и стал огромным), медленно благословил меня,
   трижды облобызал, и проникновенно сказал:
      "Много будет у Вас скорбей и тяжких испытаний, но жизнь Ваша сохранится
       и, в конце концов, Вы выйдете на свободу. А вот меня, через несколько
       месяцев, тоже арестуют и ....расстреляют. Молитесь и вы за меня и
       за живого, и, особенно, после смерти...".
   Предсказания вл.Максима сбылись точно..."